Мне интересно, почему он считает свою мать сумасшедшей, но напряженность в его скулах, говорить о том, что не стоит этого делать.
— Что случилось?
Он стягивает перчатки и кладет их в карман куртки. Жестокость в его светло-карих глазах навевает серьезность того, что он хочет рассказать.
— Я разбил чашку. Не специально, но, тем не менее, гребаня чашка была сломана, а это все что имело значение. Я помню, когда это произошло, Кайден чуть с ума не сошел. Нам было по десять, и я ничего не понимал. Это была просто чертова чашка, правильно? — Он громко вздыхает, и его руки пробивает мелкая дрожь. — Так или иначе Кайден был в панике и кричал мне, чтобы тащил метлу из чулана. Я начал искать ее везде, и наконец, нашел ее в шкафу в коридоре. В тот момент я услышал крики, доносящиеся с кухни. — Он замолкает, и тяжело сглатывает.
Я осознаю, что мои руки тоже дрожать, а сердце отбивает барабанную дробь в груди.
— Что произошло? Когда ты вернулся на кухню?
Он смотрит в другую сторону катка.
— Кайден лежал на полу, а его отец стоял над ним с согнутым коленом, словно собирался ударить его. Руки Кайдена были все в крови, потому что он полз по осколкам, пытаясь собрать их. У него был большой порез на лице, а в руке у его отца был здоровенный осколок. — Он притих. — Кайден отрицал, что отец ничего с ним не сделал, но я могу сложить два и два.
Я часто дышу через нос, пытаясь сдержать слезы.
— Он когда-нибудь рассказывал, что случилось на самом деле?
— О том дне? — Он качает головой. — Но однажды, когда я был там снова, у него завязалась ссора с отцом, и тот ударил его прямо передо мной, так что после этого, можно сказать, кота вынули из мешка.
Я вынимаю ногу из конька, прикрыв глаза, и позволяю легким наполниться морозным воздухом.
— Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым из-за того что не рассказал никому об этом?
Он молчит на протяжении долгого времени, и когда я открываю глаза, вижу, что он наблюдает за мной.
— Все это гребанное время, — отвечает он с пылающими глазами.
Наступает момент, когда нас с Люком объединяет тонкая нить связи, но после она истончается. И когда связь проходит, Люк поднимается на ноги, подбирает свои коньки и направляется к шкафчику, где лежит обувь. Я следую за ним, захватывая свои коньки. Мы обуваемся и идем к его грузовику, не говоря ни слова и позволяя чувству вины захлестывать нас. Он заводит свой старенький грузовик, и колеблется, прежде чем переключить коробку передач.
— Может нам стоит навестить его, — и переключает рычаг передач вперед. Он поворачивает руль вправо и включает обогреватель, прежде чем надавить на газ и выехать с парковки. — У меня остался только один предмет перед Рождественскими каникулами, но я могу забить на него. Я уже со всем разобрался.
— Но к нему не пускают никого, кроме семьи, — напоминаю я, и, сгибая руку, достаю ремень безопасности позади себя. — По крайней мере, об этом сказала моя мама вчера, когда я звонила ей. Маци сказала ей, что к нему никого не пускают кроме нее и что он не может даже поговорить по телефону.
Его пристальный взгляд скользит по мне, когда он останавливает грузовик на выезде и смотрит по сторонам на пустой улице.
— И ты поверила ей?
Я вытягиваю ремень безопасности, пристегивая его, и пожимаю плечами.
— Не знаю. У Маци Оуэнс куча заморочек, но зачем ей лгать на счет этого?
— Чтобы скрыть правду. — Грузовик замедляет скорость, выезжая на главную дорогу, скользкую из-за снега. Уже поздно, небо серое, но фонари вдоль улицы освещают хлопья, падающие сверху.
Я собираюсь сказать ему: "да, выезжай на шоссе и мчи прямо в Афтон". Все равно планировала вернуться туда через несколько дней, но тут мой телефон начинает играть “Hate Me” Blue October.
Я хмурюсь.
— Это мама. — Вытаскиваю телефон из кармана и таращусь на мерцающий экран. На мгновение задумываюсь о том, чтобы позволить ей попасть на голосовую почту, где она могла бы разглагольствовать о том, как же это неправильно, что Кайден избил Калеба. Но открывая ей дверь для монолога, как в Рождественское утро, я не хочу выслушивать весь ее бред в надежде узнать что-нибудь важное.
Нажимаю кнопку "ответит" и прикладываю телефон к уху.
— Привет.
— Привет, милая, — распевает она, и мое выражение лица моментально сникает. — Как дела?
— Нормально. — Я игнорирую любопытный взгляд Люка и смотрю на дорогу.
— А звучит совсем не нормально, — отвечает она, а затем вздыхает. — Келли, ты ведь не собираешь возвращаться к своему депрессивному состоянию? Я думала, что колледж помог тебе.
— У меня никогда не было депрессии, — отчеканиваю я. — Просто я была тихоней.
Она преувеличенно вздыхает, и я стискиваю зубы.
— Послушай, дорогая, я просто хотела сообщить, что Калеб, скорее всего будет выдвигать обвинения против Кайдена, за то что он сделал.
— Что?! — вскрикиваю я, напугав Люка так, что тот подскакивает на месте и случайно виляет рулем грузовика в сторону. Он быстро выравнивает машину, и я понижаю свой голос, прижимаясь к двери и затыкая ухо пальцем, чтобы лучше слышать. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду под "выдвигает обвинения"?
— Келли Лоуренс, ты не будешь использовать такую речь при разговоре со мной, юная леди, — предупреждает она. — Ты знаешь, как я не люблю слово на букву Ч.
— Извини, — прошу прощение я, — Но почему Калеб предъявляет обвинения? Они оба дрались.
— Нет, Кайден ударил Калеба без причины, — отвечает она. — Калеб просто защищался.