Спасение Келли и Кайдена - Страница 77

— Ты помнишь мой двенадцатый день рождения?

Похоже, вопрос ставит его в тупик еще больше. Папа слегка склоняет голову набок, его голубые глаза немного сужаются, лоб морщится, пока он оценивающе глядит на меня.

— Да… для тебя тогда вечеринку устроили, верно?

Сжав губы, киваю.

— Пришло много гостей.

— Ты же знаешь, как твоя мать любит устраивать шоу, — он тяжело вздыхает. — Ей всегда нравились сборища и празднества.

Я опять киваю, после чего тороплюсь высказаться, пока пульс и мысли не заглушили голос.

— Нечто плохое случилось со мной… в тот день. — Мне вспоминается, как Калеб меня держал, отчего я начинаю дрожать. Пожалуйста, слезь с меня. Больно. Я разбиваюсь. Пожалуйста. Помогите мне. Помогите мне. Помогите…

Папа выпрямляется, сдвигается на край кресла, словно собирается кого-нибудь поколотить или вроде того. Хотя я не этого от него хочу. Я просто хочу, чтобы он знал.

— Пап, пожалуйста, не выходи из себя, когда я тебе это скажу. — Я тереблю край своей куртки, раскрываю молнию на кармане, закрываю обратно, потом возвращаю руку к клеверу. — Мне нужно, чтобы ты оставался спокойным.

Он сжимает руки в кулаки.

— Я постараюсь, но обещать не могу. Келли, милая, ты меня пугаешь.

— Прости. — Провожу рукой по лицу, опускаю свой капюшон, вспоминая, как чувствовала себя тогда. Мне бы хотелось быть невидимой. Хотелось прекратить существование. Я хочу умереть. В комнате становится немного светлее, потому что за окном солнце прорывается сквозь облачную завесу. Я сжимаю клевер, хватаюсь за чувство, данное Кайденом. — Меня изнасиловали. — Вот, сказала. Слова повисли в воздухе, чтобы папа смог их услышать. Будто лейкопластырь сорвала, приподнимая кожу, раны, все, потому что к такому не подготовишься.

Отец смотрит на меня целую вечность, тысячи эмоций сменяются у него на лице: гнев, ярость, досада, боль. Потом происходит то, чего я еще ни разу не видела. Он начинает плакать. Рыдает надрывно, держа голову в руках. Я не знаю, что делать, поэтому встаю, пересекаю комнату и обнимаю его.

Папа продолжает рыдать, а мои глаза остаются сухими. Я наплакалась вдоволь за последние несколько лет, с меня хватит.

~ ~ ~

Беседа с мамой проходит не так успешно, как с папой, особенно когда мне приходится сказать, кто это сделал.

— Нет, нет, нет, — произносит она, словно отрицание станет реальным, если повторить слово достаточное количество раз; постукивает ногой по полу, сидя в кресле перед окном. — Этого не было… Невозможно… — Только каждый раз, когда мама смотрит на меня, я знаю – она понимает, что это правда, и наверняка перебирает в памяти мельчайшие детали из моего прошлого: то, как я обрезала волосы, как начала постоянно прятаться у себя в комнате, как сменила гардероб на "лохмотья", выражалась ее языком. Мама явно думает о том, когда я практически перестала разговаривать со всеми. Когда перестала плакать. Когда перестала жить.

Мы в гостиной, сидим на диване. Отец рядом со мной, близко, словно думает, что по-прежнему может защитить меня от всех ужасов мира. Джексон ушел сразу после того, как я позвала папу поговорить, поэтому он еще не в курсе. Но я гадаю, что сделает мой брат, обо всем узнав – поверит ли мне или примет строну своего лучшего друга.

— Возможно, — говорю я, удивляясь силе собственного голоса. — Ты вышла на улицу, гости играли в прятки. А он… Калеб сказал мне, что у него есть подарок. Он отвел меня в мою комнату, и затем… затем это случилось.

Мама качает головой снова и снова, папа вновь начинает плакать.

— Должно быть, тут какая-то ошибка. Хоть бы это была ошибка.

— Нет, — просто отвечаю. — Это действительно случилось, и я вам рассказываю… Мне бы очень хотелось… Я бы очень, хотела, чтобы все оказалось ошибкой. Но желания – всего лишь желания, мам. Я знаю не понаслышке.

Она продолжает заправлять волосы за уши, разглаживать складки на своем свитере, будто ей отчаянно нужно что-то исправить.

— Почему ты не сказала нам сразу, Келли? Я не понимаю.

Не знаю, поймет ли она когда-либо. Моя мать ненавидит темные, отвратительные вещи, происходящие в мире. Ее защитный механизм – игнорировать их. А теперь я говорю, что эти темные, отвратительные вещи жили в ее доме, ели ее еду, улыбались ей, очаровывали ее, медленно убивая ее дочь.

— Из-за стыда… вины… страха, — я пытаюсь объяснить в меру своих возможностей, сосредоточившись на пульсе, ощущении металлического листка клевера, покоящегося у меня на шее. Сам факт того, что произнеся это вслух, сделала случившееся реальным.

— Проклятье! — папа ударяет кулаком по подлокотнику, потом по стене, заставив нас с мамой подпрыгнуть. Его глаза покраснели, а кожа бледная. — Я убью этого ублюдка!

— Нет, не убьешь, пап, — говорю я, качая головой, и дотрагиваюсь до его руки, чтобы успокоить. — Убив его, ты просто обеспечишь себе путь в тюрьму. Я не хочу, чтобы тебя посадили.

Его глаза заполняются слезами. Странное зрелище. Я наблюдаю, как слезы капают ему на колени, когда он говорит:

— Поэтому он избил его? Кайден?

Я киваю.

— Кайден хотел, чтобы Калеб заплатил… за то, что сделал. И он… он не нашел другого способа.

Папа встает на ноги, возвышаясь надо мной. Он не такой уж крупный – среднего телосложения и роста – но сейчас кажется огромным. — Ох, он заплатит. Я позвоню в полицию.

Подскочив с дивана, я хватаю его за руку, крепко обхватывая пальцами за локоть.

— Ты не можешь… Полиция ничем не поможет… Прошло слишком много времени, пап.